«Белорусская газета», № 216 от 27.12.1999
В своей многовековой истории Беларусь практически не принадлежала самой себе, являясь объектом интересов гораздо более амбициозных и бесцеремонных соседей. В таком положении она находится и по сей день.
О причинах столь незавидной судьбы Беларуси и возможностях ее изменения по просьбе “БГ” рассуждают философ Александр Грицанов, политолог Владимир Мацкевич и социолог Владимир Абушенко.
“БГ”: Подходит к концу второе тысячелетие. Подавляющее большинство стран и народов Европы достигли как реальной независимости, так и возможности твердо верить в перспективы достойного существования в XXI столетии. Иное дело – Беларусь. Ценность национального суверенитета разделяется далеко не всеми – вряд ли кто знает, в каком статусе будет существовать наша страна через 15-20 лет. В экономике ясности не больше: какой общественный строй в перспективе желателен для Беларуси, не берется сказать никто. Удел родного языка в очередной раз готовит всем нам не самое простое испытание… Почему Беларусь вновь оказывается перед судьбоносным выбором: быть или не быть?
В.М.: Самый беглый взгляд на белорусскую историю последних двух с лишним столетий позволяет составить представление о нескольких культурных катастрофах (кардинальных разрывах культурной традиции), осуществившихся на территории, имеющей современное название Беларусь. Три раздела Речи Посполитой в конце XVIII века привели к тому, что на землях Великого княжества Литовского (читай – белорусских землях) государственность была обезглавлена. Единственные носители последней – литовские магнаты и шляхта – были вынуждены уйти во “внутреннюю” или внешнюю эмиграцию (особенно после восстания Т.Костюшко). Михаил Огинский за них за всех “попрощался с Родиной” в своем полонезе.
В первой половине XIX века энергичная русификация Беларуси в составе Российской империи встретила романтический протест в облике добровольной полонизации. Элита все больше распадалась на русифицирующееся православное дворянство и полонизированную шляхту, все еще исповедовавшую литовскую мечту. Лучшей иллюстрацией этого является судьба и творчество Адама Мицкевича. К середине прошлого столетия от ВКЛ остается лишь память: статут ВКЛ сменяет российское законодательство, упраздняются городское самоуправление, ремесленные цеха, купеческие гильдии и конфессиональные братства, ликвидируется униатская церковь. В итоге собственно белорусская нация состояла только из одного угнетенного класса сельских жителей. В Беларуси сосуществовали крестьяне – белорусы, паны – поляки, администрация, полиция, судьи и клир – русские, горожане – евреи. Для образованных слоев белорусская культура стала умилительной экзотикой.
Политические игры с самоопределением наций, модные в ходе развала европейских империй после первой мировой войны, располячивание и вытеснение евреев на фоне сталинской урбанизации превратили белорусов в титульную нацию на территории культурно аморфного региона от Смоленска до Белостока. Большевистская БССР, утратив остатки едва начавшей складываться национальной городской культуры, могла тем не менее в качестве исторической “спадчыны” предложить потомкам эпос Миндовга и Гедимина, славу Витовта, конституцию Сапеги, культурный ренессанс Радзивиллов. Наследником же всего этого оказалась нация в младенческом возрасте, без культурных корней, без планов на будущее…
“БГ”: В таком случае, если отталкиваться от того, что через каждые несколько поколений жители Беларуси начинали говорить на ином языке, что за два века у нас несколько раз сменилась доминирующая конфессия, то о какой культурной преемственности можно говорить?
А.Г.: Идейный трагизм ситуации и заключается в том, что процесс осмысления облика независимой Родины трансформируется у современного патриота в виде беспредметного во многом теста на систему вкусовых идеологических предпочтений. Ибо создание суверенного национального государства оказывается возможным лишь как результат многомерной реконструкции “недостающих звеньев” скелета и внешнего вида “настоящей” Республики Беларусь, которую никто и никогда не созерцал в аутентичном образе: для кого-то идеальной моделью подлинной РБ выступает БССР (сталинская либо машеровская), для кого-то Беларусь – ВКЛ, для кого-то она – вскоре после разделов Польши, но еще не русифицированная. Очевидно, что данная задача, требующая при ее решении определенного общественного консенсуса, неизмеримо сложнее проблемы воссоздания тождественного себе динозавра (даже по единственной его кости).
“БГ”: В ряду культурных катастроф не была упомянута сталинская культурно-национальная политика. Это связано с существованием в этот период БССР – члена ООН или вызвано другими соображениями?
А.Г.: В этом случае мы имеем дело с более интересным феноменом. Отторжение русского языка нашими радикалами связано скорее с тем, что именно он ассоциируется у них с советским “новоязом”, совмещающим в себе и пресловутую “трасянку”, и директивный партийный “канцелярит”. Направляемая деградация языка осуществлялась идеологами большевистской партии не только путем физического истребления общественных слоев – носителей ценностей непролетарской культуры (подобные процедуры – особенно межэтнические – нашему Отечеству хорошо знакомы), но и посредством неизвестной ранее схемы – подчинения повседневного языка тоталитарно универсализируемому сознанию. Например, в процедурах “ликбеза”, когда приобретенное кастрированное и замкнутое знание оказывалось явно примитивнее и бесперспективнее даже незнания, “открытого для роста”.
“БГ”: Будем исходить из того, что сохранение национальной идентичности и всесторонний суверенитет – самодостаточные ценности, которые не ставятся под сомнение. С чего может и должен начинаться путь к самостоятельной Беларуси XXI века?
В.А.: Прежде всего с самоопределения в культурном пространстве, что требует известного мужества. С одной стороны, жестокий исторический опыт подсказывает нам, что мы точно не Запад и не совсем Европа. Самоопределение в границах восточного вектора (“славянское единство” и “общность судеб”, подчиненные сиюминутной и приватной политической целесообразности) также приветствуется далеко не каждым: не всякому по душе огромное, плохо обустроенное поместье на фоне уютных и небольших особнячков. Поиски в прошлом для конструирования настоящего порождают пока избыток осколочных мифологем о национальном характере (“талерантнасць”, “памяркоунасць” и т.п.), не предлагая ответа на главный вопрос: что именно и какими технологиями возрождать? Просто мы пока все еще в духовном советском Зазеркалье, мы – продукт той ситуации, о которой говорил Конфуций: “Когда слова утрачивают свое значение, люди теряют свою свободу”. Чтобы начать предметно думать и делать самих себя, необходимо научиться говорить и мыслить профессионально, на языке европейской культуры XXI века.
“БГ”: Говорить и думать по-европейски… Для этого достаточно оснащение белорусского языка современными словообразованиями для отображения тех или иных культурных феноменов?
А.Г.: Вы точно обозначили суть проблемы. Традиционные, откровенно дрессирующие методики внедрения марксовых догм в мышление людей привели к тому, что самый распространенный тип обучающегося человека ориентирован у нас, как правило, на постижение одномерных объяснительных схем. Кроме того, в нашем обществе, в среде неформальных лидеров (в том числе и среди национал-радикальной интеллигенции), абсолютно доминируют особи типа гуру, “изрекающие истину” и отвергающие самодостаточную ценность грамотных публичных дискуссий, корректных логических обоснований и т.д.
Крайне значимы тезисы о том, что: а) идеология в принципе может и должна выступать уделом сугубо личного выбора любого человека; б) поиск и особенно обретение правды в традиционном российском понимании способствует закабалению людей; в) как результат – перспективные языки описания устройства нашей жизни могут варьироваться. Вспомним, первый президент посткоммунистической Болгарии Желю Желев утверждал: “Демонтаж коммунистического варианта тоталитарной системы на каком-то этапе приведет его к деградации до уровня фашизма, причем в его более несовершенном и незаконченном тоталитарном виде, и в этом смысле фашизм будет огромным шагом вперед на пути к демократии!”
Хотя дело и в самих терминах. Напомню, что, например, слова, принятые для обозначения четырех базовых свобод – главных ценностей “открытого общества” – свободы слова, свободы религии, свободы от страха и свободы от нужды – пока не имеют пространства адекватных интерпретаций ни в одном языке, кроме английского. Ни в одном другом языке нет слова, однозначно соответствующего англоязычному понятию freedom, ибо последнее совмещает в себе два значения: “подлежать защите от” и “не иметь препятствий для”.
“БГ”: Насколько мне известно, проект, осуществленный с участием всех вас – “Новейший философский словарь”, изданный в Минске в 1999 году – получил очень неплохую прессу и в Беларуси, и за ее пределами. Как бы вы сами это прокомментировали?
В.М.: Этот проект – подлинное культурное явление в нашей жизни. Ничего подобного пока не было нигде на постсоветском пространстве. За последние годы мы имеем два книжных события: выход этого словаря и “Антологии белорусской мысли” (хрестоматия, изданная в Варшаве, где собрано творчество малоизвестных на Родине белорусских мыслителей XX века). Любое культурное начинание – в том числе и национальное возрождение – требует определенного культурного фундамента, на котором его возможно строить (вспомним “Энциклопедию” Дидро во Франции, публикации Венского кружка, а также просветительские словарно-образовательные программы Маннергейма в Финляндии). Администраторы без нормального образования, без философской подготовки, без ближнего круга национально ориентированных специалистов-гуманитариев не смогут сделать ничего приемлемого. Даже ввести в оборот нормальные деньги. Системно организованное издание подобного типа формирует определенный стиль мышления – мышления критического и не инфицированного разными “измами”.
В.А.: Мы нередко недооцениваем статус интеллектуалов в обществе. В случае с философским словарем многие молодые специалисты (средний возраст авторов книги – около 33 лет) смогли показать себя и поверить в собственные силы. Люди, ориентированные на ценности открытого общества, должны друг друга знать и быть вместе. Тогда возможно формирование интеллектуальных команд для перспективных действий в плане просвещения элиты и мыслящих сограждан, постановки задач, которые могут быть востребованы в XXI веке. В настоящее время авторский коллектив работает над подготовкой к изданию двухтомной философской энциклопедии и на белорусском языке.
А.Г.: Каждое универсальное энциклопедическое издание гуманитарного профиля (в случае его организации в форме системы аналитических текстов, а не совокупности справочных материалов) задает интеллектуальный автопортрет нации и ее культуры, базовый набор социальных идеалов и ценностей, палитру общественных и личных устремлений, самооценку на фоне эпохи и состояния современных народов.
Вместо представлений о себе как о философской провинции должно быть обретено понимание своего статуса как профессионально философствующего “края” Европы и осознание потенциальной роли белорусской рефлексии в ряду периферийных версий европейского философствования.
Несмотря на всю неоднозначность интеллектуальных тенденций в стране ряд гуманитарных коллективов готов участвовать в новом проекте. В Витебске, например, есть известный в Европе Бахтинский центр. Город пережил многое, но традиции Шагала и Бахтина там еще живы.
“БГ”: Получается, что если Беларусь – страна, если мы – нормальная нация, то у нас должны быть свои холодильники, колбаса, поэты, философы…
В.М.: …И своя белорусская мечта – определить, как научиться хорошо жить здесь, а не только в Америке; понять и сформулировать это. Мы, несмотря ни на что, – самая европейская из “славянски-себя-ощущающих” наций; поляки и сербы думают о себе как о поляках и о сербах. Наш же путь – понимая всю сложность самоосмысления – не пытаться избегать его.
“БГ”: А все-таки, если поконкретнее, что может предложить философ-профессионал, озабоченный технологиями обретения национального суверенитета, творцам национальной идеологии?
В.А.: Беларусь не первая начинает преодолевать путь от имперского влияния родственных по языку метрополий к обретению суверенности без разрыва с прежде титульным языком. Например, Австрия, будучи “под Германией”, и при общем языке сохранила самостоятельность, самобытность и государственный суверенитет. Или Латинская Америка – сохранила себя и свое лицо, испытывая мощнейшее культурное влияние Испании. Если учтем австро-латиноамериканский опыт (кстати, вполне технологичный и “конвертируемый”), то лучше будем знать, как сохранить себя, при этом не ломая русскоязычные традиции, присутствующие в Беларуси.
А.Г., В.М.: Перспективно-ориентированное осмысление своей истории, выработка нового многомерного и цельного облика Беларуси – процедура, неизбежно сопровождающаяся сочинением нетрадиционных идеологических, исторических и культурных мифов, существующих у любого исторического народа. Их профессиональная категоризация с целью органичного включения в коммуникационные и ценностные реалии Европы XXI века – дорога, по которой придется пройти новой белорусской интеллигенции. Беларусь может и должна стать домом для всех национальностей, населяющих ее, но обрести должное спокойствие и уверенность в себе народ Беларуси сможет, лишь осознав себя в качестве белорусского народа.